— Злюсь? — Марк грубо хохотнул. — Ты что же, так ничего и не поняла? Ты имела смелость разрушить две жизни, когда простое объяснение за минуту расставило бы все по местам. Разумеется, я злюсь, дорогая мисс Смолл… и вы шагу не сделаете, пока не услышите от меня правду. Впрочем, теперь слишком поздно что-то исправлять. Наши отношения никогда уже не будут прежними. Если не считать, — добавил он с таким блеском в глазах, что Габби покраснела, — что с точки зрения секса мы по-прежнему идеальная пара. Не стану отрицать, меня по-прежнему влечет к тебе… но сейчас ты мне отвратительна.
Слова были подобны ударам хлыста, но Габби упрямо вздернула подбородок и кивнула.
— Продолжай. Выскажись до конца, а потом я уйду.
— Сядь! — велел он.
Габби вернулась на диван — отчасти потому, что босым ступням было холодно, но главным образом оттого, что ноги подкашивались от ужаса. Если не Марк — отец ребенка Пруденс, то кто?
Марк заговорил не сразу. Он долго смотрел в свой стакан — словно в остатках виски, как в хрустальном шаре, видел картины прошлого.
— Признаю, я очень любил Пруденс, — наконец начал он, — но любил как человека, а не как женщину. Она была правой рукой моего отца и разбиралась в бизнесе в десять раз лучше, чем я, когда только пришел на фирму. Во время университетских каникул я работал на разных стройплощадках, но, когда речь шла об управлении строительством, я по-прежнему оставался профаном.
Пруденс Смолл, личная секретарша Генри Ленокса, основателя компании, немало помогла Марку с того дня, когда он начал работать в отцовской фирме. Зачастую она служила буфером между боссом и его наследником — оба отличались неукротимым нравом.
— Потом в один прекрасный день Пруденс пригласила к себе на вечеринку нескольких сотрудников компании, включая и меня. И тут совершенно неожиданно появилась ты. — Марк испытующе взглянул на Габби. — Полагаю, ты помнишь тот день?
— О да, — мрачно отозвалась она. — Как же я могла его забыть?
— Она никогда прежде не приглашала меня к себе домой, видимо потому что я был сыном ее босса. И больше я никогда там не бывал, — с нажимом добавил Марк, — кроме тех случаев, когда у Пруденс гостила ты. Единственное место, где я после нашей помолвки встречался с Пруденс помимо офиса, — «Блу Пайнс».
— Но в тот день, когда я вернулась в твою квартиру…
— Пруденс упала в обморок во время деловой встречи. — Марк невесело усмехнулся. — Все присутствующие, включая моего отца, ударились в панику, и мне ничего не оставалось, как взять ее на руки и перенести в мой кабинет. Отец хотел послать за врачом, но Пруденс быстро пришла в себя и попросила, чтобы ее отпустили домой. Я вызвался ее отвезти, но по дороге в машине ей стало так плохо, что я привез ее в свою квартиру, чтобы она могла отдышаться.
— Я знаю, — уныло сказала Габби. — Я ведь слышала ваш разговор.
— Слышала, да не все — к несчастью, — огрызнулся Марк. Его холодные глаза впились в Габби. — Что случилось потом, тебе конечно же известно.
Габби кивнула, и в глазах ее заблестели слезы. Когда Марк увез Пруденс из офиса, она уже заболевала гриппом. К тому времени, как Габби вернулась в Люцерн, а Марк улетел в Шотландию, грипп перешел в воспаление легких, и это вызвало преждевременные роды. Пруденс умерла, успев взять с Алекса и Хилари обещание вырастить ее дитя как свое собственное. Вне себя от горя, Габби выпросила в школе трехдневный отпуск, но сразу после похорон вернулась в Люцерн, разминувшись с Марком буквально на считанные часы.
— До конца своих дней я буду жалеть, что не успел застать тебя, — мрачно проговорил он. — Твой телефон не отвечал, а твои коллеги на все мои просьбы говорили только, что ты переехала на другую квартиру. Тогда я бросился домой, надеясь, что там найду письмо от тебя… и не ошибся. Только в этом письме вместо твоего нового адреса было обручальное кольцо. Остальное, как говорится, уже история.
Он умолк, и Габби медлила, не в силах задать вопрос, на который Марк так и не ответил. Наконец он встал и повернулся к ней.
— Ты когда-нибудь задавалась вопросом, почему Пруденс, умница и красавица, так и не вышла замуж?
— Да, конечно. Мы все ломали над этим голову. Отец частенько поддразнивал ее, а Пруденс отшучивалась, что она, мол, уже замужем за своей карьерой. — Губы Габби дрогнули. — Но это, конечно, был только предлог.
— Ты мне веришь? — отрывисто спросил Марк.
Она одарила его долгим, испытующим взглядом.
— Думаю, что да.
— Почему?
Габби пожала плечами.
— Наверное, потому, что это похоже на правду.
— Именно об этом я и рассказал бы тебе много лет назад… если бы только смог, — угрюмо сказал Марк. — Бог свидетель, я из кожи вон лез, чтобы увидеться с тобой, поговорить, узнать, что же случилось! Твои родные были ко мне очень добры, но и они явно знали не больше моего. И в конце концов… даже самый настойчивый любовник в конце концов отступает. И забывает.
Габби вздрогнула, как от удара.
— Понимаю, — пробормотала она, — хотя мне кажется, что при таких обстоятельствах моя ошибка простительна…
— Только не для меня, — с горечью перебил Марк.
Эти слова странным образом утешили ее. Если Марк не может простить ее, значит, она ему по-прежнему небезразлична! Габби сморгнула слезы, лишь сейчас осознав, как это для нее по-прежнему важно.
— В чем дело? — резко спросил он.
Габби постаралась взять себя в руки.
— Дело в том, что меня мучает обычное человеческое любопытство. Я хочу… нет, я должна узнать, кто настоящий отец Люси. Пойми, для нас, Смоллов, это не имеет ровным счетом никакого значения. Люси просто наша младшая сестренка, и мы все ее очень любим. Но глаза у нее так похожи на твои…